ЛАКАН

ЛАКАН (Lacan) Жак (13 апреля 1901, Париж – 9 сентября 1981, Париж) – французский психоаналитик, один из главных деятелей структурализма и постструктурализма. Будучи прежде всего человеком устного слова, Лакан в течение последних тридцати лет своей жизни руководил семинаром, который не только готовил психоаналитиков, но и привлекал широкие круги интеллектуалов, способствуя внедрению психоанализа во французскую культуру, его смыканию с гуманитарными науками и философией (начиная с 1973 записи лакановских семинаров расшифровываются и постепенно публикуются). Лакан был яркой, конфликтной фигурой в международном и французском психоанализе: выйдя в 1953 из Международной психоаналитической ассоциации, он участвовал в организации отдельного Французского психоаналитического общества, из которого был исключен в 1963 за «подрывное учение», в 1964–80 руководил созданной им Парижской школой фрейдизма. Лакан во многом определил образ французского психоанализа и его специфику на фоне других психоаналитических подходов. Его понимание бессознательного формировалось под влиянием различных мыслителей (Гегель, Хайдеггер, Соссюр, Якобсон, Леви-Строс). Отличительными чертами французского психоанализа в лакановской версии стали акцент на трагической судьбе человека (расщепленность субъекта и недостижимость объекта желания), тезис о бессознательном как языке в его структурных аспектах, тесные взаимодействия с другими науками (лингвистика, антропология, неориторика), а также с философией.

Взгляды Лакана претерпели значительную эволюцию. Он начинал как психиатр с медицинской диссертации «О паранояльном психозе в его отношениях с личностью» (1932), причем в центре его внимания были аффективные аномалии раннего возраста. Отказ как от фармакологии, так и от психологического субъективизма подталкивал его к психоанализу. В поиске собственного лица французского психоанализа Лакан отталкивался от биологизма в пользу изучения субъективных измерений психики, а затем – от субъективизма в пользу структурно-языковых параметров бессознательного). Свою линию в психоанализе Лакан называет «возвратом к Фрейду»; этот лозунг по-разному воплощается в разные периоды: предструктуралистский (1930–40) с акцентом на образ; структуралистский (1950–60) с акцентом на язык и символ; постструктуралистский (с сер. 1960–70) с акцентом на «реальное». Так, в 1930–40 Лакан находился под влиянием экзистенциалистско-феноменологической мыслительной традиции, а также французского неогегельянства. Главные герои этого периода – Гегель в трактовке А.Кожева и сюрреалисты; главные понятия – «образ», «воображаемое», «Я», «другой». Главная работа – «Стадия зеркала...» (1936): ранняя самоидентификация на стадии, когда ребенок еще не владеет языком, служит основой будущего тяготения к единству, но одновременно приводит и к отчуждению. Здесь как в ядре заложена вся специфика человеческого развития: ребенок рождается на свет незрелым, и на пути его долгого взросления особенно велика роль помощи другого. Однако при этом возникает порочный круг: на место другого мы подставляем самих себя, а себя воображаем по образу другого. Воображаемое – это область образных склеек, отчуждений, любви и агрессивности; Я (Moi) строит безосновательные синтезы, будучи местом устойчивого непонимания (méconnaissance).

В 1950–60 опорой творчества Лакана становится изучение роли языка и символа в работе бессознательного. Это и есть его структуралистский период, или, иначе, стадия символического. Главные герои этого периода – Леви-Строс, Соссюр, Якобсон; главные понятия – «означающее», «буква», «символическое», «расщепленный субъект», триада «реальное–воображаемое–символическое» с акцентом на «символическом»; главные работы «Функция и поле речи и языка в психоанализе» (1953), сборник «Ecrits» (1966). На символической стадии внимание сдвигается с образов на структуры бессознательного, для которого характерны пробелы, нехватку значимые отсутствия. Символическое – значит структурированное, упорядоченное, доходящее до уровня закона и правила. Символика действует сходно с языком; она представлена в означающих – таких материальных формах языка, которые главенствуют над смыслами и над референтами. Структура символического определяется механизмами означающего.

Наконец, во 2-й пол. 1960-х и 1970-х гг. внимание Лакана все более сдвигается к тому «реальному», что недоступно символизации и все время остается в «остатке». Главные средства исследования – графы новой геометрии (напр., знаменитое изображение трех колец-кругов, связанных друг с другом т.о., что разрезание одного приводит к распадению связей между остальными; эта трехмерность иллюстрирует попытку представить отношение между реальным, воображаемым и символическим в их единстве); главная работа – семинар «Реальное, символическое, воображаемое» (1974–75). Реальное – это область, откуда приходят объекты наших желаний, которые кружатся в хороводе замен и подстановок. Реальное как «остаток» – это недоступная упорядочению часть опыта: то, что было отвергнуто в символическом, вновь появляется как галлюцинация. Субъект никак не может встретиться с реальным: несмотря на все проекции воображаемого и все конструкции символического, реальное не попадает ни в какие сети, оставаясь недостижимым или «невозможным». Все понятия Лакана так или иначе прорисовываются на фоне общей концептуальной схемы «реальное–воображаемое–символическое», которая сложилась в нач. 1950-х гг. и, видоизменяясь, сохранялась до конца. Если применить эту схему к самому Лакану, то мы получим три этапа эволюции, на которых внимание автора уделялось воображаемому, символическому, реальному (соответственно у Фрейда Я – Оно – Сверх-Я). Бессознательное здесь присутствует во всех трех регистрах: это онтологическое бессознательное в реальном, образное бессознательное в воображаемом, языково-упорядочивающее, структурное бессознательное в символическом. Содержательную специфику концепции Лакана определяет акцент на бессознательном как символическом и языковом, который был созвучен структуралистской программе обоснования гуманитарных наук в 1950–60-е гг.

Соответственно звучит основной тезис Лакана: бессознательное структурировано как язык (un langage). Иначе говоря, бессознательное – это структурированная сеть отношений, в которых функции каждого отдельного элемента зависят от его взаимосвязей с другими элементами. Для того чтобы такое уравнение бессознательного и языка стало возможным, требовалось переосмыслить как бессознательное (десексуализация), так и язык (десемантизация). Это заведомо не фрейдовское бессознательное с его сексуальными энергиями и априорными правилами перевода непонятных проявлений человеческой психики и поведения на язык сексуальных символов. Напротив, Лакан трактует бессознательное по образцу современных наук – лингвистики и антропологии. Так, от Леви-Строса приходит сама возможность аналогии неязыкового (в данном случае – бессознательного) с языком, а также понятие действенности символики (параллелизм, индукция состояний во взаимодействиях психики и соматики). От Якобсона – представление о смежности (метонимия) и сходстве (метафора) как основных осях языка, которым соответствуют аналогичные упорядочения бессознательного. От Бенвениста – различение между «Я говорящим» и «я, о котором идет речь».

Однако главная опора этих языковых аналогий – переосмысление понятий Ф.де Соссюра – «означаемое» и «означающее». У Соссюра они едины как две стороны одного листа бумаги, а у Лакана они разорваны: означающее отрывается от означаемого и пускается в самостоятельное культурное плавание со всеми хитросплетениями скольжений, сгущений и смещений, а означаемое вообще не принимается в расчет. Бессознательное, структурированное означающими, прерывно, дискретно, расщеплено. При связи по сходству возникают сгущения (конденсации), когда означающие наслаиваются друг на друга так, что в одном просвечивает другое или другие (симптом – это и есть телесное просвечивание душевного страдания); при связи по смежности происходят подмены близких элементов в цепочке (так происходят подмены влечений, путаница между близкими объектами желаний). Именно цепочки означающих определяют сцепления человеческой судьбы, так что субъект оказывается тем, что «одно означающее показывает другому означающему» в общей цепи взаимосвязей.

Еще один основоположный тезис лакановской трактовки бессознательного – «бессознательное – это речь Другого (discours de l'Autre)». Ранний Лакан – вслед за Гегелем в интерпретации Кожева – увлекался диалектикой Я и Другого, тождественного и другого. Начиная с 1950-х гг. Лакан фактически отличает воображаемого другого от символического Другого. Одно дело «другой» как образ, отражение, отчуждение, подмена. Иное дело – Другой с заглавной буквы: не похожий и не подобный, а отличный от меня (по сути уже не другой, а «третий»). Другой с заглавной буквы – это порядок культуры и языка, закон, который пронизывает и определяет человека, не допуская никаких отождествлений. В символическом Другом «записаны» запрет на кровосмешение и все сложные механизмы брачных связей и союзов, закрепленные в системе языковых терминов. У Лакана есть и еще одно важное понимание Другого – как воплощения родительских персонажей и всех последующих недоступных объектов желания: мы стремимся понять, что «другой» нам говорит, чего он от нас хочет, мы сами хотим стать объектами его желания, и на этом строятся все межличностные отношения, так что в итоге «желание желания другого» определяет и наш собственный жизненный поиск.

У Фрейда познаваемое (бессознательное) и познающее (сознание) были разнородными, а вопрос о том, почему языковая проработка психических содержаний может иногда приносить облегчение или даже исцелять, оставался необъясненным. У Лакана работа в языке может лечить именно потому, что она родственна бессознательному как языковой конструкции – тут подобное лечится подобным, и вопроса о разноприродности энергий и словесных структур не встает. Правда, в отличие от Фрейда ни излечение, ни познание вообще не являются осознанной целью лакановского психоанализа: излечение может возникать лишь как «побочный» результат работы, целью которой выступают овладение собственными симптомами, выработка умения управлять собой.

Лакан и его последователи показывают связи языка не только с бессознательным, но и с сексуальностью или вообще с желанием. В отличие от животного инстинкта человеческая сексуальность всегда дисфункциональна, она имеет период неявного созревания, знает остановки и возобновления. В отличие от таких физических потребностей, как голод или жажда, в ее удовлетворение вторгаются запрет и закон, фиксируемые в языке. Язык, в котором присутствует отсутствие (в нем даны не вещи, а знаки вещей), и структура желания аналогичны. Поэтому, напр., и сексуальные отношения между людьми оказываются в известном смысле лишь «фикцией»: они не уменьшают нехватки взаимодополнительностью, но лишь умножают их. Т.о., лакановский вариант психоанализа делает акцент на невещественности телесного: напр., «фаллос» – это не мужской детородный орган, а «главное означающее» человеческих желаний (он одновременно и силен, и бессилен, поскольку его функционирование определяется не волей и сознанием, а неподвластными человеку обстоятельствами); «отец» в лакановском «Эдипе» – это не реальная угроза кастрации, но скорее «Имя-отца» как символ закона и порядка и проч.

Философская интерпретация лакановского психоанализа выводит концептуальные следствия из этой расщепленности субъекта и потерянности объекта – прерывного, частичного, сверхдетерминированного наслоениями многих обстоятельств и, значит, обрекающего на неосуществимость наш поиск любви и наше стремление к познанию. Мысль и бытие не тождественны, они опосредованы языком и бессознательным, структурированным как язык, а потому и язык, и бессознательное вписаны и в структуры сознания, и в самые интимные механизмы человеческой психики. Прежняя очевидность рационалистической философии – «мыслю, следовательно, существую» – преобразуется в нечто радикально иное: «я мыслю о том, каков я есмь, и там, где я совсем не осознаю, что мыслю». Опираясь на различные формы философского анализа сознания – от сократовской маейевтики до современных форм диалектики – психоанализ втягивается в работу, смыкающуюся с философской, а философия притягивается к психоанализу (ведь и в ней тоже есть несказанное, ей самой непонятное).

Итак, провозгласить аналогию бессознательного и языка и действительно помыслить ее – не одно и то же: чем больше язык был похож на бессознательное, тем меньше он напоминал язык в обычном смысле слова. Подтягивание бессознательного и языка друг к другу повышало шансы умопостигаемости бессознательного, открывало психоанализ к новому опыту гуманитарных наук, позволяло хотя бы стремиться к объективности и формализации расплывчатых областей субъективного опыта и межличностных взаимодействий. Однако при этом один конец концепции Лакана постоянно упирался в невыразимое, другой – в сверхизощренно риторическое. Отсюда головоломная трудность лакановского стиля (его тексты как бы подражают работе бессознательного), который выносит вовне труднодоступные слои психики. Личная харизма Лакана, эффектность его «неинституциональной» позиции, роль его семинара, в котором целое поколение интеллектуалов видело подлинную лабораторию мысли, – все это привело к тому, что стилистические эксперименты с языком были широко восприняты как категорический императив и гарантия подлинности интеллектуальных усилий. Аналогия бессознательного и языка как способ разрешения философской апории познания бессознательного была продуктивной, однако под давлением бессознательного материала она дала трещину: когда за порядком языкового и символического стали упорно возникать симптомы реального, это ярко указало на пределы самой этой аналогии, несмотря на всю ее виртуозную проработку в лакановском психоанализе.

Сочинения:

1. De la psychose paranoïaque dans les rapports avec la personnalité, 1932, reed. P., 1975;

2. Ecrits. P., 1966;

3. Television. P., 1973;

4. Le seminaire. P., 1973–1999 и далее;

5. «Стадия зеркала» и другие тексты. Париж, 1992;

6. Функция и поле речи и языка в психоанализе. М., 1995;

7. Инстанция буквы в бессознательном, или судьба разума после Фрейда. М., 1997;

8. Семинары, Книга 1, Работы Фрейда по технике психоанализа (1953–1954). М., 1998;

9. Книга 2, «Я» в теории Фрейда и в технике психоанализа (1954–1955). М., 1999.

Литература:

1. Borch-Jacobsen M. Lacan. Le maître absolu. P., 1990;

2. Dor J. Introduction à la lecture de Lacan. 1: L'inconscient structuré comme un langage. P., 1985;

3. 2: La structure du sujet. P., 1992;

4. Forrester J. The seductions of psychoanalysis. Freud, Lacan and Derrida. Cambr., 1990;

5. Julien Ph. Le retour a Freud de Jacques Lacan. L'application au miroir. P., 1986;

6. Juranville A. Lacan et la philosophie. P., 1984;

7. Kremer-Marietti A. Lacan ou le rhetorique de l'inconscient. P., 1978;

8. Lacan avec les philosophes. P., 1991;

9. Milner J.-C. L'oeuvre claire. Lacan, la science, la philosophie. P., 1995;

10. Nancy J.-L. Lacoue-Labarthe, Le titre de la lettre. P., 1973;

11. Ogilvle B. Lacan. Le sujet. P., 1987;

12. Rajchman J. Truth and Eros. Foucault, Lacan, and the question of ethics. L., 1991;

13. Rifflet-Lemaire A. Jacques Lacan. Brux., 1970;

14. Roudinesco E. Jacques Lacan. P., 1993;

15. Roustang F. Lacan. De l'équivoque à l'impasse. P., 1986;

16. Schneiderman S. Jacques Lacan: The Death of intellectual Hero. Cambr. (Mass.), 1983;

17. Turkle S. Psychoanalytic Politics: the French Freudian Revolution. N. Y., 1978;

18. Wilden A. The language of the Self. Balt., 1968;

19. Автономова H.С. Психоаналитическая концепция Жака Лакана. – «ВФ», 1973, № 11;

20. Она же. Лакан: возрождение или конец психоанализа? – В кн.: Бессознательное: природа, функции, методы исследования, т. 4. М., 1985;

21. Она же. Структуралистский психоанализ Ж.Лакана, Французская философия сегодня. М., 1989;

22. Она же. Lacan et Kant: le probleme du symbolisme. – Lacan avec les philosophes, 1991;

23. Качалов П. Лакан: заблуждение тех, кто не считает себя обманутым. – «Логос», 1992, № 3;

24. Бессознательное: его открытие, его проявления. От Фрейда к Лакану. (Коллоквиум Московского круга). М., 1992;

25. Жижек С. Возвышенный объект идеологии. М., 1999.

Н.С.Автономова